В календаре памятных дат 30 октября значится как День памяти жертв политических репрессий. На карте ГУЛАГа наш район также отмечен. В Мраморном ущелье на рубеже сороковых-пятидесятых годов прошлого века действовал лагерь, давший первый уран для атомного проекта Советского Союза. По материалам различных источников мы подготовили рассказ об этом некогда строго секретном объекте.
Требование времени
Когда учёные-физики доложили Сталину, что для ежегодного изготовления ста атомных бомб потребуется 230 тонн металлического урана, вождь принял это предложение. Позднее академик Игорь Курчатов назовёт конкретную дату: «…в ноябре 1948 г. будет собран первый экземпляр атомной бомбы и представлен к опробованию». Однако утвержденные Сталиным планы были сорваны.
Запустить в определённый срок ядерный конвейер мешали не только технологические проблемы, но и отсутствие отечественного урана. В 1946 году опытный «атомный котёл» почти полностью был загружен в Москве радиоактивным топливом, доставленным из стран Восточной Европы. Чтобы на Урале заработали промышленные реакторы, требовались новые сотни тонн редкого металла. Но даже когда строительство первого из них подходило к завершению, дефицит урана был катастрофическим. Поэтому его поиски велись по всей стране.
В конце лета 1948 года «воздушные» геологи в очередной раз проводили аэропоиск урана. Прибор зашкалил над ущельем Мраморным, на самом севере Читинской области, в районе горного хребта Кодар. В сентябре начальник партии Владимир Токин отправил в Мраморное отряд геологов под руководством Фёдора Тищенко. Отряд дошёл до ущелья и обнаружил глыбы с тридцатипроцентным содержанием урана. Уже в ноябре рядовой геолог Тищенко был срочно вызван в Москву – он вёз специально отобранные куски тяжеленной руды наивысшей концентрации.
Все образцы руды срочно передали учёным. Решение о начале работ по разработке месторождения последовало незамедлительно. Оно принималось по личному указанию Сталина. Постановление с грифом «Совершенно секретно» было издано 15 января 1949 года, а уже через восемь дней для обеспечения деятельности придуманного Ермаковского свинцового рудоуправления было начато создание лагеря заключённых, получившего название Борлаг.
Особый лагерь
Борлаг сразу исключили из привычной иерархии ГУЛАГа. Подчинялся он Министерству юстиции СССР, а управление первоначально располагалось в г. Чите, а с мая 1950 г. – в посёлке Синельга Читинской области. Снабжение лагеря шло из столицы, а заключённые прибывали из ИТЛ № 247 (Челябинск-40). Обслуживающий персонал состоял из ссыльных поселенцев. Естественно, координаты лагеря хранились в секрете, и для внешнего мира существовала только одна координата – «почтовый ящик 81».
…Ситуация усугублялась полным отсутствием дорог. До ближайшего аэропорта – 650 километров. Единственным населённым пунктом поблизости от места работ оказалась Чара. Около двух тысяч заключённых и подневольных спецпереселенцев завозили из Читы по воздуху. Для этой операции были задействованы 62 самолёта, взлётную полосу для которых подготовили геологи. По их воспоминаниям, были моменты, когда самолёты начинали кружить в небесной очереди, потому что на земле не успевали конвоировать заключённых и принимать грузы. К руднику была спешно проложена накатная дорога. Она и остатки мостов сохранились и по сей день. От Чары грузы доставляли по дороге, по ней же транспортировали обратно урановую руду, которая из Чары вывозилась самолётами. Урановую руду, лежавшую на поверхности, отправили сразу. О невероятной важности этого объекта говорит тот факт, что часть заключённых перебросили из того места, где как раз и сооружался первый комплекс по наработке ядерного топлива.
Палатка вместо барака
Условия были тяжелейшими: все работы велись преимущественно вручную и в авральном режиме. Положение усугубляли суровые природные условия – зимой морозы доходили до минус сорока и ниже, летом тоже не жарко, и заедают гнус и комары. Заключённые всё время жили в огромных палатках. В бревенчатых бараках располагалось только начальство лагпункта и охрана. Очевидец так вспоминает условия лагерной жизни: «Морозы там были жестокие, а через дыры в нашей брезентовой крыше просматривались звезды».
Численность лагеря доходила до 2150 человек. По воспоминаниям участника тех событий, «в основном это были политические с огромными сроками. Помню молодого парня с московского завода «Серп и молот». Ему дали 25 лет за то, что он где-то не то сказал. Были бывшие фронтовики… Были власовцы. Но в привычном понимании уголовников не было». И пусть заключённые трудились в штольнях без охраны, о том, что именно добывается на руднике, они не знали. Как рассказывает вольнонаёмный Иван Куделя, «нам тогда говорили, что добываем свинец… Всё было засекречено. При этом в выработках не было никакой принудительной вентиляции. Работали в едкой пыли, почти всё делалось вручную. Когда начали не выполнять план, нас заставляли работать сутками – три-четыре смены подряд, не выходя из штольни. Но спать же хочется! И мы, не соображая, что делаем, падали на кучи руды и спали прямо на них».
Через семь месяцев на руднике Мраморный добывали уран уже из пяти штолен, проходка которых велась на высоте 2300 метров. Даже сегодня специалисты горного дела говорят, что это были непревзойдённые темпы работ. Но тогда в ведомстве Берии были недовольны…
Больше урана!
В конце августа 1949 года прошло успешное испытание первой советской атомной бомбы. Но среди награждённых сам Берия оказался только во втором списке длинного перечня фамилий. Видимо, потому, что к этому времени, по планам Сталина, в хранилищах должно было находиться уже пять атомных бомб. А не было ни одной, кроме взорванной. Сталин был уверен, что США применят против СССР атомное оружие, поэтому в спешном порядке возводились новые ядерные объекты, и требовалось всё больше и больше урана – любой ценой.
Для достройки зимника с Транссиба в Борлаг погнали этапы. С одним из них в конце ноября 1949 года шла вольнонаёмная Елена Малькова, назначенная бухгалтером базы. «Четыреста заключённых, – вспоминает она, – как бурлаки везли на эвенкийских санях брезентовые палатки, лопаты, спальники, продукты… Одеты они были не по сезону. Некоторые без рукавиц… Шли медленно, ноги тонули в снегу, холод был хуже всякого врага… На третью ночь, где-то в районе Среднего Калара, молодой заключённый, сидевший у костра, закричал, поднял вверх руки и… умер. Пальцы у него были белые… Из-за недоедания заключённые ослабли, и до конца не дошли ещё семь человек. Замёрзли. Все они остались лежать, прикрытые только снегом. На восьмые сутки из дошедших до брошенного прииска половина была с обморожениями, остальные – с простудными заболеваниями». По официальным архивным данным, 150 заключённых после этого перехода оказались нетрудоспособными. Документально зарегистрирована смерть семи человек.
Жилищно-бытовые условия заключённых в Борлаге, несмотря на его особенный статус, были в два раза хуже, чем в целом по ГУЛАГу. Здесь на одного заключённого приходилось по «0,8-0,9 кв.м жилплощади». В акте проверки от 23 июля 1950 г. говорится, что в «лучшей» синельгинской зоне в двадцатиместной палатке содержались 65 человек, на которых приходилось 40 нар, 39 матрацев, 14 спальных мешков, 18 простыней. Неудивительно, что более 80 заключённых совершили из Борлага побег. Однако нет ни одного документального подтверждения, что кто-то таким способом обрёл свободу.
Конец Борлага
Однако запасы ценного сырья истощались. За ежедневное перевыполнение нормы заключённым снижали срок на два дня, гарантируя досрочное освобождение. Внимание приковывала каждая прожилка в горной породе. При работе в одном из вертикальных отводов задохнулся от скопления газов заключённый. Но урана больше не становилось.
Решение о прекращении работ в Мраморном ущелье принималось далеко от палаток замерзающих заключённых. О том, как именно это происходило, вспоминает непосредственный участник тех событий – Кирилл Петрович Лященко. С конца сороковых Кирилл Петрович курировал от главка Чарский район. От его решения зависело, продолжать ли работы в горах Кодара. Вот что он рассказал:
«Меня вызвал Берия и спросил:
– Как вы думаете, может рудник Мраморный быть перспективным?
Я с ходу ответил:
– Как геолог, могу сказать – наши ожидания не оправдываются. Силы необходимо перебрасывать на другие участки.
И тогда Берия заявляет:
– Сейчас у вас будет два часа времени. Потом вы подпишете то, что сейчас сказали. Хорошо ещё раз подумайте…
Через два часа, минута в минуту, меня вызвали. Берия спросил:
– Подумали?
– Подумал… Закрывать нужно этот рудник.
Берия пододвинул мне лист бумаги с отпечатанным текстом. Я взял ручку и подписал. Воцарилась длительная пауза. Не выдерживаю и спрашиваю:
– Я свободен? Могу идти?
Берия оценивающе посмотрел и сказал:
– Нет… Вас сейчас отвезут домой. Но вы никуда не должны выходить. Неделя вам даётся на дополнительные раздумья. Хорошо еще раз подумайте!».
Через неделю за Лященко приехали. Берия встретил его словами: «Вы не передумали? Не отказываетесь от вашей подписи?!». Лященко тихим голосом сказал: «Лаврентий Павлович, я всё хорошо обдумал. От подписи не отказываюсь». Берия достал из сейфа орден Ленина. И, вручая его Лященко, сказал: «За мужество в геологии! Всё. Вот теперь вы… свободны».
В итоге принятого решения в октябре 1951 года рудник и лагерь были закрыты. Основную часть заключённых вывезли отсюда на урановые объекты: рудники под Ленинабадом и в Челябинск-40. «Освободившихся заключённых в количестве 752 человека» на самом деле не освободили, а отправили в лагерь строительства № 16, на станцию Китой. Около 700 человек должны были остаться на месте для использования «по особому распоряжению».
Такова история Борлага в Мраморном ущелье, где руками заключённых добывался первый уран для оборонных разработок Советского Союза. Всего на нём, по оценкам, было добыто лишь 1,2 тонны урана. Стоили ли неполные полторы тонны урана понесённых жертв, ведь этот объём лишь на сотую долю покрывал потребности одного атомного реактора?..
Дмитрий ИГНАТОВИЧ
По материалам работ Олега НЕХАЕВА и Леонида СМИДОВИЧА
Фото Ивана Напреенко
