Идея строительства второго Транссиба, открывающего дополнительный выход к Тихому океану, зародилась в России в восьмидесятые годы 19-го века. Но сложность и дороговизна заставили отложить проект в долгий ящик.
В 1906 году вновь обсуждается необходимость дополнительного железнодорожного пути, связывающего озеро Байкал и реку Лену: это открыло бы доступ к минеральным богатствам восточной Сибири и Якутии. Но на этот раз осуществлению амбициозных планов царского правительства помешали первая мировая война и революция 1917 года.
В тридцатые годы уже народное правительство задумывается о необходимости дополнительного железнодорожного пути, связывающего восточную и западную часть страны. К строительству подталкивали всё обостряющиеся отношения с восточным соседом – Японией. Транссиб уязвим. Необходим был запасной железнодорожный путь, проходящий в стороне от основной магистрали.
Второму Транссибу быть
В 1932 г. вышло постановление Совета народных комиссаров СССР «О строительстве Байкало-Амурской железной дороги». Были развёрнуты проектно-изыскательские работы. Начато строительство линии «Бам – Тындинский» (Малый БАМ). Но остро чувствовалась нехватка рабочих рук. Удалось привлечь только 2,5 тысячи человек, требовалось же не менее двадцати пяти тысяч. Строительство БАМа было передано особому управлению ОГПУ.
В тридцатые годы прошлого века рабочие руки поставлял БАМЛАГ. Заключённые рубили просеки и укладывали шпалы, за выполнением нормы выработки следили охранники с автоматами. Политические – так называли осуждённых по 58-й статье – в непросыхающих пимах, полуживые от истощения, трудились на совесть. Они просто не умели иначе жить, иначе работать… Под Тындой, в Хабаровском крае, сохранился отрезок железной дороги, который старожилы по старой памяти называют «дорогой на костях». Надо отдать должное труду тех зэков: опоры мостов, возведённых ими, стоят до сих пор, сохранилась в рабочем состоянии и водокачка.
В начале сороковых годов участок пути «Бам – Тында» был практически завершён. Но вмешалась Великая Отечественная война. Осаждённому врагами Сталинграду позарез была нужна рокадная дорога вдоль Волги для доставки снарядов. Но где взять рельсы, арматуру? Все эвакуированные из фронтовой полосы заводы перешли на изготовление военной продукции (снарядов). БАМовскую дорогу пришлось разобрать. Звенья пути и мостовые фермы передали защитникам Сталинграда.
После Великой Отечественной войны проект создания «второго Транссиба» возобновлён, на сей раз шпалы укладывали пленные японцы. Работы по строительству Байкало-Амурской магистрали были прекращены после смерти Сталина. Возможно, одной из причин стало возвращение пленных японцев – бесплатной рабочей силы – на их родину.
В шестидесятые годы о БАМе вспомнили снова. Отношения с Китаем были напряжённые, а северо-восток страны с центром связывала лишь ветка Транссиба. Любая диверсия – Сибирь и Дальний Восток будут отрезаны от снабжения.
Но не только соображения безопасности страны заставили заговорить о строительстве нового железнодорожного пути в Восточной Сибири… Вениамин Дмитриевич Баев в семидесятые годы был секретарём по промышленности, связи и транспорту Читинского обкома КПСС, информацией владел, как говорится, из первых рук. Он вспоминал: «Пропускная способность дороги была на пределе, любые путевые работы останавливали всё движение. Ливни подмывали пути. Помню, как-то даже пришлось пассажиров эвакуировать из поездов и на самолётах доставлять из Читы в Иркутск – за счёт железной дороги, само собой».
Было ясно: скупой платит дважды. Необходимо разгрузить Транссиб, вернуться к строительству БАМа. Но где взять рабочие руки? Опять рассчитывать на зэков? Но в колониях и тюрьмах теперь отбывали сроки реальные преступники – люди или, вернее, нелюди, привыкшие брать всё, что плохо лежит, шерстить чужие квартиры, добывать грабежом лёгкие деньги. А вот работать они считали «западло», возле каждого пришлось бы ставить надзирателя… Было решено обойтись без труда заключённых. Для работы в тайге по призыву ЦК комсомола начали формировать комсомольские отряды. На 17-м съезде ВЛКСМ Байкало-Амурская магистраль была объявлена Всесоюзной комсомольской стройкой. На самые трудные участки будущей трассы бросили железнодорожные войска.
И здесь зэки?
В 1981 году стройка века – так называли БАМ – пришла в Читинскую область. Вернее, на её север, в Каларский район. Рейсовых автобусов в этом краю вечной мерзлоты не было и в помине. Если нужно было попасть в отдалённый уголок северного района, тем более на только что заявленную строительную площадку, дожидайся оказии с вертолётом. Или же… выходи на проезжую дорогу: лови попутку, голосуй. Мы, газетчики из областного центра, так и поступали. Как правило, северные водители сочувствовали командировочному люду, бродягам поневоле и брали попутчиков. А кто за рулём подвернувшейся полуторки? Как повезёт. Народ-то среди шоферов попадался крученый. На севере нередко оседали бывшие заключённые. При нехватке специалистов их принимали на работу в животноводческие совхозы.
…Уже полтора часа караулю проходящую машину на безлюдной трассе, надо – кровь из носу! – добраться от строительной площадки «Леприндо» до посёлка Чара. У меня авиабилет на утренний рейс, срок командировки истекает. Поездка была удачной, удалось своими глазами увидеть, как закладывался фундамент будущей железнодорожной станции. Ещё годик-другой, и на месте нескольких возведённых на мерзлоте бараков-времянок вырастет станционное здание. А пока какой-то остряк на куске фанеры написал химическим карандашом: «Здесь будет город возведён… назло горбатому соседу». Видимо, рекламщик знал о местных обычаях называть медведя «горбатым стариком». А в этих местах до сих пор хозяйничали косолапые. Да и сейчас на трассу заглядывают. «Сейчас зима, все мишки посапывают в берлогах», – успокаиваю себя. Случается, конечно, что строители выгоняют медведей из пещер, ну тогда шатуны отыгрываются за нарушенный покой… но не буду кликать беду.
День пошёл на убыль. Скоро и темнеть начнёт. И вот удача! На дороге грузовая машина. Шофёр тормозит, соглашается добросить до райцентра – ему самому ещё дальше ехать. Водителю за сорок. Лоб низкий, глазки мелкие, бегающие. Взгляд отводит в сторону. Но выбирать не приходится… Едем час-другой молча. Неожиданно он проявляет ко мне интерес:
– Нездешняя? Из энтих, поди, бамовских? В ж…пе ветер, в голове дым. Одна евон на трассе толкаешься. Кто-нибудь хучь знает, что в Чару снарядилась?
И услышав, что я – командировочная, неожиданно сворачивает с наезженной дороги в снежную пустыню. А ветер тотчас заметает следы от шин нашего грузовика. У меня сердце так и оборвалось, упало, кажется, ниже пупка. «Тут, на мерзлоте, и следов не найдут! Разве весной после таяния снега какой-нибудь зверолов на мой труп набредёт случайно…» Мне тогда было двадцать с небольшим, только что с университетской скамьи. Так глупо заканчивать свои дни в этом мире не хотелось. Виду, что испугалась, не подаю. Говорю:
– Ой! Дядечка, маршрут ну никак нельзя менять. Меня в Чаре встречает мамкин брательник, он начальник районной милиции (благо знала, как зовут местного милицейского босса!). Не приеду до ночи, всех собак из конур выкинет – на поиски отправит. Мы с ним так условились.
Водитель хмыкнул злобно. Но, похоже, поверил в мою легенду. Помедлив, вернул машину на трассу. Доехали до райцентра благополучно.
«Чёрные субботы»
На читинском участке первые строительные десанты были высажены в 1981 году – в Каларском районе. Мне, как коренной северянке, поручили в молодёжной газете «Комсомолец Забайкалья» вести бамовскую тему.
Первые поездки насторожили: при массовом наборе новобранцев сложно отсеять шелуху от зёрен. В строительные отряды порой попадали случайные люди. Те, кто болтался неприкаянный у себя на малой родине. Или погнался за длинным рублём. Зарплаты на комсомольской стройке на самом деле были выше, чем по стране, а снабжение – лучше. Местных жителей особенно пугали «чёрные субботы». На строительных участках введён сухой закон, впрочем, такие строгости были излишними – спиртное в тайге не купишь. А вот в районном центре в сельмаге – бери, сколько душа пожелает. Душа перелётного работяги просила не литр, не два… а сколько вместят желудок и кишечник вместе взятые. Вместительность оказывалась на редкость высокая.
И тут меня леший принёс в очередную командировку. Остановилась в гостинице, печально знаменитой пьяными скандалами, – «бичёвке», так прозвали бревенчатый барак на берегу реки Чары бамовцы. Но другой ночлежки в селе не было.
Гостиничные номера были рассчитаны на десять человек. В субботний день в комнатах набивалось и по двадцать постояльцев, любителей погулять. Они срывались со своих просек и площадок и на попутках приезжали в районный центр. За водкой. Скупали спиртное ящиками. И гудели в гостинице все выходные дни. В понедельник с тяжёлой головой возвращались на свои рабочие участки. Крепко выпившие парни нередко искали развлечений. Пользовались доверчивостью новых подружек – эвенкиек, поутру выставляли их за дверь. В эвенкийских селениях в восьмидесятые годы в графе «Отец» у младенцев всё чаще стоял прочерк; новорождённых детишек называли «цветы БАМа».
Но я о «чёрных» выходных прежде не слышала. И мой приезд пришёлся как раз на субботу. В номер ко мне подселили ровесницу – молодую девушку, выпускницу читинского медучилища, она добиралась до фельдшерского пункта в эвенкийском селе Чапо-Олого. Вечером нас навестил Николай Репко, партсекретарь. Я прежде бывала в их строительно-монтажном поезде № 695, базировавшемся в Куанде. Репко по своим делам наведался в районный центр, остановился в этой же «бичёвке». И тут распахивается дверь, к нам в комнату вваливается пьяный, совершенно невменяемый парень. Выхватывает финку, приставляет к моей спине возле почек и, еле ворочая языком, командует:
– Вот ты! Сейчас пойдёшь на субботник. Нам там скучно одним.
Выбрал меня, видимо, по габаритам. Соседка по комнате была крупнее, могла оказать сопротивление. А я что? В бараньем весе, 49 килограмм, и рост невелик. Десять перепившихся мужиков решили поразвлечься, гонца отправили за лёгкой добычей, видимо, ценили его умение трезво оценивать обстановку… несмотря на влитый в организм алкоголь. Положение, казалось, отчаянное. Но тут Николай Репко, мужчина лет тридцати, достал из кармана… точно такой же бандитский самодельный кинжал: отнял у подгулявшего работника, и вот – трофей пригодился. Чуть помедлив, Репко, выразительно глядя на забулдыгу, начал снимать финкой кожуру с апельсина. Гость замер. Потом, видимо, вмиг протрезвев, вступил в диалог:
– Т-ты эт-то чо?
– Ничего. Апельсин чищу.
– Не-е-ет, т-ты на что намекаешь?.. Твоя девка – так и скажи.
Николай промолчал. У меня даже дыхание перехватило от испуга: неужели решил отступить в сторону? Но нет, продолжает чистить апельсин. Финкой. Незваный гость нервно икнул. Наконец, придумал, как ему выпутаться из щекотливой ситуации. Достал из нагрудного кармана своей рубахи сберегательную книжку, показал сумму сбережений – не мне, Николаю Репко. И, по-собачьи преданно заглядывая ему в глаза, промычал:
– Если чо, я и жениться могу.
И, пятясь, вывалился в коридор. Инцидент, к счастью, был исчерпан. Перепившийся визитёр отправился спать в свой номер, наш защитник – в свой. А мы с соседкой спешно заперлись на засов да ещё забаррикадировали вход гостиничной мебелью, столом и табуретками. Ночь прошла спокойно. Наутро я на вахтовке уехала в посёлок Намингу, к лавинщикам. И попала совсем в другой мир…
Окончание можно прочитать здесь.
