Сегодня мы завершаем публикацию очерка Владимира Павлыка «Мои деды». Начало можно прочитать здесь: часть 1, часть 2.
«…Потом меня призвали в армию. Служил в Ленинградском военном округе. Там, за три месяца до демобилизации, встретила нас война. Под бомбёжками возили боеприпасы к линии фронта, которая быстро приближалась к городу. Потом была блокада, ледовая Дорога жизни по Ладоге, ранения, госпитали и опять фронт. Победу встретил на севере Польши. Вернулся в Читу, и опять начались поездки по области. Женился. Вместе с семьёй переехал в небольшое село Улёты, в сотне километров от Читы. Родилась дочь, потом – вторая. Жизнь начала налаживаться. Всё было хорошо. Вот только из Читы я при переезде выписался и снялся с воинского учёта, а в Улётах никак не мог прописаться – то я в командировке, то начальник милиции в отъезде.
Однажды зимой возвращался я из Читы домой. Мела пурга, видимость была плохая, ехал медленно, осторожно. Да видно разморило меня с устатку в тёплой кабине, задремал на несколько секунд. Очнулся от лёгкого удара в крыло машины, в свете фар что-то мелькнуло. Выскочил из машины – лежит на обочине человек, постанывает. Взвалил его на себя, затащил в кабину и только тогда понял по едкому запаху перегара, что человек сильно пьяный. Не помню, как доехал до Улёт. Подъехал к местной больнице, занёс его в коридор, сдал врачам, а сам остался ждать. Вскоре приехала милиция. Человек, которого я сбил, почти не пострадал, несколько ссадин на теле. Действительно, говорят, пьяным везёт. Не повезло только мне – оказался мой нечаянный пассажир не просто местным жителем, а самим начальником районной милиции. Вот так встретились! Забрали меня в КПЗ, недели две шло разбирательство обстоятельств аварии. Потом был суд, в приговоре значилось, что это было покушение на жизнь руководителя милиции. Статья 58 с каким-то подпунктом, срок – 8 лет лагерей с конфискацией всех наград, поражением в правах на три года после отбытия срока и запрет на проживание в крупных городах.
Отсидел семь лет и четыре месяца. Освободился осенью 1956 года. Водительских прав нет, а больше я ничего не умею. Перебивался первое время на разных подсобных работах. Спасибо жене, она работала в пекарне и кормила семью. Мой свояк Василий Иннокентьевич Золотухин, женатый на сестре жены, был по профессии геолог, работал на севере начальником партии. И во время одного из приездов в отпуск он предложил мне поехать с ним на Удокан, который в те годы уже начинал греметь по стране: там шла разведка крупного медного месторождения. Василий предложил мне работу горняка на проходке канав и шурфов. Шутил, что, мол, это самая лёгкая и денежная работа в геологии: набираешь на лопату породу, кидаешь и, пока она летит, отдыхаешь. А денежки на счету накапливаются, тратить их там негде, в районе месторождения сухой закон. Так и попал я на север. Прикипел к этим местам. Сила и здоровье пока есть – вот и работается. Вот такая, брат, моя история. Давай спать будем, находились мы нынче вволю».
Работал Дед в отряде отлично, был общим любимцем у геологов и молодых горняков; если и подшучивали над ним ребята иногда, то беззлобно, любя. На Чине в моём отряде всех удивляло поначалу то, что к концу месяца Дед по объёмам проходки почти всегда опережал молодёжь. Даже как-то горняки начали подозревать меня в приписках. Мол, любимчик у тебя Дед, и ты ему приписываешь кубы. Пришлось в конце месяца собрать всех пятерых и вместе пройти и перемерить все канавы – их и Филиппыча. И все убедились, что Дед намного опередил молодых двадцатипятилетних здоровяков. Начали разбираться. И оказалось, что Филиппыч уже тогда придумал способ, который позже назвали проходкой канав «на выброс» и начали применять в горном деле. Все горняки закладывали взрывчатку в канаву так, что взрыв всех зарядов происходил одновременно, разрыхлённая взрывом порода оставалась на месте. Горняку приходилось немало сил потратить, чтобы удалить её из канавы. А Филиппыч вечерами, когда в зимовье молодёжь резалась в карты или просто валялась после ужина на нарах, сидел с огрызком карандаша и тетрадным листком и рассчитывал длину огнепроводного шнура так, чтобы взрыв всех зарядов в канаве происходил не одновременно, а с некоторым отставанием друг от друга. Тогда поднятая первыми взрывами часть породы выбрасывалась из канавы ударной волной последующих, слегка запоздавших. После этого ему оставалось только подчистить полотно канавы и начинать готовить следующие шпуры для закладки новой взрывчатки. Постепенно его способ начали применять и другие горняки, и конфликт был исчерпан.
Любили Деда и за его открытый, добрый характер, честность и безотказность, если кому-то была необходима помощь. Его бывшие профессии слесаря и водителя, а также любовь к механизмам не раз выручали отряд при ремонте бензопилы или электростанции.
Сезон этот мы закончили с Филиппычем благополучно – и находки интересные сделали, и по Витиму наплавались, славно порыбачили. Расскажу ещё про конфуз, который чуть по вине Деда не случился, чуть не подвела его уверенность, что всё знает. В конце июля отмечали мы юбилей Игоря – 35-летие. Собралось нас за праздничным столом более двадцати пяти человек. Начать банкет планировали в час дня, да в это время по Витиму катер прошёл, объявляя в рупор, что сверху по реке идёт большая вода, подъём уровня воды ожидается до пяти-шести метров. Пошли мы все на косу, где на вертолётной площадке были сложены пробы и кое-какие вещи. Пока убирали, вспомнили, что метрах в четырестах вверх по реке в плёсе у порога Благодатный стоят у нас непроверенные с утра две сети. Унесёт их ведь большая вода! Быстро завели моторку и поплыли. Выбираем первую сеть, а в ней рыбина большущая, около метра длиной. Таймень! Вытащили вместе с сетью, не разбирая, и взялись за вторую. А в ней ещё больше рыбина, более полутора метра. Приплыли назад на базу. Начали выпутывать первую рыбу, видим – не таймень. Голова длинная, острая, ротик снизу маленький, глаза – как человечьи, а спина вся в острых зубцах. Страшной показалась нам рыба эта. Вторая – такая же, ещё страшней. Дед говорит: «Давай выбросим эту пакость, от греха подальше. Ещё отравимся все…». Да сомненье меня взяло. Вспомнил, что в какой-то рыбной энциклопедии видел я на картинке что-то похожее. Решили: давай имениннику подарим, а там будь что будет. Взяли по рыбине на руки, поднялись к табору, где все уже ждали нас за столом. Ахнул народ от такого подарка, сбежались смотреть на невиданное чудо. А Гера наш спокойно так говорит: «Маловаты эти костери, бывают и поболе». Так на Витиме, оказывается, осетров называют. Наутро Гера из осетра, который поменьше, сварил нам уху без всяких добавок – вода, рыба и немного специй. Ничего вкуснее мы не ели, скажу я вам! А вторую рыбину почистил, посолил и увёз в Спицино в свою коптилку. Осенью каждый из нас привёз домой по куску осетрины холодного копчения. А Дед выкинуть ещё предлагал!
На следующий год судьба разлучила нас. Дед остался в Чинейской партии на канавах, а я перевёлся в Читу к семье и на свой родной север приезжал уже только на летний сезон. Встречи с Дедом стали редкими. В начале 70-х годов он за разведку Удоканского месторождения получил медаль «За трудовое отличие». В 1979 году вышел на пенсию, возвратился в Читу, но не усидел дома. Его на севере знали ещё как очень хорошего печника. И он поехал в Чару, а оттуда по посёлкам Каларского района. До сегодняшнего дня, наверное, ещё живы и обогревают дома печки, сложенные Филиппычем в Среднем Каларе, Нелятах, Чапо-Олого. А весной 1981 года, услышав, что я получил для съёмки площадь за хребтом Кодар в районе знаменитого озера Ничатка, приковылял в управление и категорически заявил мне: «Я еду в твою партию. Кем угодно, но хочу на Ничатку». К тому времени мы уже пробили зимнюю дорогу через хребет Кодар к будущей базе партии, шёл завоз снаряжения и продуктов, заготовка леса, начиналось строительство базы: складов, бани, жилья, вертолётной площадки. «Ладно, – говорю, – Дед, езжай. На днях из Чары туда уходит один из последних караванов с грузом. Только не лезь в стройку, не хватайся за брёвна, у меня там для этого молодые ребята есть. На тебе печь для выпечки хлеба. А летом сторожить будешь базу, завхозу помогать и хлеб выпекать». Так и остался Дед на несколько сезонов у меня в партии. А потом на базу соседней партии Евгению Александровичу Зайкову потребовался зимовщик. И там он проработал ещё одну зиму. К весне приболел и выехал в Читу.
Разминулись мы с ним в тот год. И оказался этот год для нашей дружбы последним. Умер Григорий Филиппович летом 1984 года. И никого не было на похоронах ни из наших партий, ни из экспедиции – полевой сезон был в самом разгаре. Не могу себе простить, что осенью не узнал у родных, где он похоронен. А позже семья его переехала куда-то и потерялась.
Вечная память тебе, Дед!
Владимир ПАВЛЫК
Фото из открытых источников
