Побег эвенкийских мальчишек из пришкольного интерната в Чаре поднял на ноги всё село. В поисках детей участвовали учителя, милиционеры, лесники. Ещё бы! Зима подступает, мороз ночами под минус сорок градусов. А подростки одеты в лёгкие куртки, обуты в резиновые кеды. Не ровён час, замёрзнут.
Прочесывание окрестностей возле села не дало результатов. Пришлось на третьи сутки поднять в воздух вертолёт. Вертолётчикам повезло больше. При облёте тайги они заметили дымок, поднимающийся от костра. Пилоты поразились. Мальчишки – без карты и без лыж! – сумели прошагать около тридцати километров в нужном им направлении – к селению Средний Калар, откуда они все родом. За две ночи! Днём беглецы проезжих дорог избегали, дожидались наступления темноты… Всех бегунков удалось благополучно водворить на место.
«Парни крепкие. Не потеряны для Севера», – переговаривались меж собою вертолётчики. Но кто их слышал?
…Это был уже третий побег за нынешнюю осень. Мальчишки не желали смириться с интернатским житьём. Чуть отвернулись воспитательницы – постели юных каларцев пусты, а их самих и след простыл. А до селения Средний Калар более двухсот пятидесяти километров; ребята в глухой тайге одни, без старших и опытных следопытов, без съестных припасов, без охотничьего оружия. Так и до беды недалеко.
Как привязать к новому месту сорванцов? Как отбить у них тягу к побегам? Учителя в надежде найти ответы на эти вопросы провели анкетирование среди интернатских воспитанников, семиклассников. Предложили подросткам представить себя в будущем, после того, как покинут стены интерната. Читая ответы, педагоги схватились за головы. Ни один из опрошенных парней не стремился в будущем быть оленеводом или звероловом, охотником. Они видели себя во взрослой жизни машинистами тепловозов (в Каларском районе с 1978 года ведётся строительство БАМа – авт.). Или, по крайней мере, шофёрами. У девочек-эвенкиек мечта иная. Они рвались уехать в большой город. Девчонки не объясняли тягу к мегаполису, но между строк читалось: там легче найти работу, со временем удачно выйти замуж. С перекочёвкой в город сорвалось? Неплохо бы осесть в большом посёлке, работать в комбинате бытового обслуживания (КБО) – швеями, парикмахершами. Ни одна из них не видела себя в будущем чумработницей.
– Ну что же, мы с вами заглянули в будущее, – развёл руками директор средней школы Владимир Моисеевич Лившиц. – И что увидели? Перспективы у наших девочек-воспитанниц не радостные. В нашем районном КБО рабочие места ограничены. Девушки без дальнейшего образования могут стать разве что санитарками в больнице или техничками в конторах. А парни… у эвенков нет склонности к работе с техникой.
Клавдия Алексеевна Филиппова, заведующая районным отделом образования, якутка по национальности, отвлеклась от анкет:
– Я лично беглецов понимаю. Детям трудно уяснить, за что их на сиротское существование и казарменную жизнь обрекли. При живых родителях.
– А ведь в тридцатые годы всё иначе было, – оживилась она. – Я помню рассказы своих родителей о «Красном чуме». Учителя, а это были «белые люди», как правило, молодые, увлечённые. Посланцы всеобуча приезжали на оленьих упряжках прямо на чумовище звероловов или на оленеводческую стоянку. Устанавливали ярангу, а чаще – палатку, сооружали из подручного материала (валежника) стол, лавки. Зазывали мужчин, женщин, стариков. Обучали их понимать «немоговорящие следы на бумаге» – так мои сородичи буквы называли. Эвенки, якуты тогда охотно обучались грамоте. А почему, спрашивается? Их в «стойло» насильно не загоняли. Они оставались вольными птицами. И, как птицы с небом, не разлучались с тайгой.
– Эвенк и тайга – одно целое! – Клавдия Алексеевна растревожилась, рассуждает вслух. – Деревцо, кустарник из почвы вырвешь – засохнет. Вот так и эвенк или якут без родной среды чахнет. – И грустно подытожила: – Мы ребят в интернаты переселяем, общей гребёнкой стараемся причесать. А из них, как ни старайся, машинисты не получаются. Но и оленеводов в них мы изничтожаем. Старики уйдут, пасти оленей будет некому.
Владимир Моисеевич Лившиц согласился с ней:
– Была у нас раньше в программе «Охотничья тропа»: подростков в тайгу вывозили, учили белковать, ловушки на соболя ставить. Да только… пришлось прикрыть «тропу». Слишком затратное для школы мероприятие. Нужно закупать оружие, патроны. А по какой статье, скажите на милость? Нет такой статьи в нашем бюджете. – Уже для меня пояснил: – На какие только ухищрения мы не пускались, чтобы сохранить факультатив. Районного охотоведа проводили в финансовом отчёте, как руководителя кружка. Но оплата мизерная. Да и уехал он нынче осенью из Чары. В центр России, ближе к теплу. Не приговорён же навечно к Северу. А сейчас? – разводит руками Лившиц. – Нет у нас специалиста, который мог бы вести подобный факультатив.
Директор школы провёл всех полуночников – участников стихийного диспута о путях образования северян – по интернату для детей эвенков. Пояснил:
– Здание тёплое, питание у воспитанников разнообразное, в рационе даже зимой овощи. – Недоумённо добавил: – Что ещё этим мальчишкам надо? В родительских чумах часто впроголодь сидят.
– «Осиктокан» («звёздочка» по эвенкийски – авт.) – музей наш школьный – возьмите. – Открыл замок на двери кабинета. – Мы воссоздаём чумовище, собираем утварь эвенков, их национальную одежду. В этом микромире воспитанники интерната могут почувствовать себя в своей среде… как деревце в родной почве, – с опозданием среагировал он на эмоциональные рассуждения заведующей районным отделом образования.
– В музее при «Осиктокане» можно отыскать уникальные экспонаты, – продолжил экскурсию директор школы. – Вот, взгляните: рога снежного барана. Эвон какого красавца охотники уложили. Или возьмём барелак, – с гордостью, будто это его собственное ожерелье, произнёс Владимир Моисеевич. – На первый взгляд, ерунда. Всего лишь бичева, увешанная клыками диких хищников. А это талисман удачи. Перед каждой охотой зверолов, его хозяин, смазывает жиром сурков зубы добытых им зверей – приносит жертву духам, помогающим ему на охоте.
– А ещё у нас хранится ритуальная шапочка тунгусского шамана с рогами оленя. Этот экспонат у меня, заметьте, даже специалисты красноярского краеведческого музея выпрашивают, – похвастал Лившиц.
– Но нам временно пришлось закрыть этнографический уголок, – поскучнел Владимир Моисеевич. – Гита Владимировна Урпиулова, наша учительница и создательница музея, прошлой весной скоропостижно ушла из жизни. Теперь вот… головы ломаем, кто примет ответственность за музейные экспонаты и продолжит собирательство.
– Пожилых учителей в дальнюю поездку по стоянкам оленеводов для сбора раритетов – да ещё без оплаты! – не отправишь, – мнётся Клавдия Алексеевна Филиппова. – Музейные дела надо передавать молодому специалисту. Но молодёжь не знает обычаев аборигенов – это русские парни и молодые женщины.
– Всеобуч в «Красных палатках», кажется, вели молодые люди, не знакомые с обычаями эвенков, – напомнил Лившиц.
– Не вижу среди нынешних молодых специалистов фанатиков, способных отказаться от удобств и кочевать с «Красной палаткой» по тайге. Энтузиастов – единицы, ими рождаются, – грустно парирует Филиппова.
– В вашем Каларском районе есть учителя – эвенки по национальности. Им и карты в руки, – вмешиваюсь я в спор.
– Надо подумать, – почему-то уходит от ответа Клавдия Алексеевна.
Решение вскрывшейся проблемы отрыва от действительности своих воспитанников педагоги оставили на потом. Сейчас надо было понять, как покончить с побегами воспитанников интерната. Судили-рядили, ничего не пришло в уставшие от дебатов головы. Разошлись по домам. А пришкольный интернат жил своей жизнью. Воспитательниц ожидало ночное дежурство.
– Сама школьная система больна… – с уходом начальства языки у интернатских сотрудниц развязались. – Дети-эвенки видят, что поселковые ребятишки из семей бамовцев более развиты, лучше одеты. И часть наших питомцев с высокой самооценкой рвётся вернуться в среду, где они – первые. В тайгу, на стойбище родичей.
На этнический уголок при школе женщины-воспитательницы мало надеялись:
– Котелком из дедовской утвари истинных детей тайги в районном центре не удержишь, в них «таёжный микроб» сидит.
– И, если честно… не знаем, что хуже, – признались мои собеседницы. – Строптивость или излишняя покладистость у детей. Наши воспитанники из числа коренных жителей, эвенков. А те, кто легко поддаётся обработке сверстников из пришлых на севере семей, селятся в посёлках. Но не могут найти себе места в жизни, устроиться на хорошую, престижную работу. На той же «железке» (БАМе) предпочтение молодым людям со школой-десятилеткой за плечами и техникумом, а они… разве семь-восемь классов осилили. Ну и… начинают прикладываться к бутылке со спиртным.
– Но нас никто не спрашивает… без нас есть кому решать, как и чему учить детей-эвенков, – засмеялись женщины.
– А если бы спросили? – провоцирую их.
– Мы в педагогических науках может и не сильны, но по-житейски понимаем: если оленщик и чумработница будут получать заработную плату не меньше машиниста тепловоза, не только эвенки, но и «белые» молодые люди охотно пойдут в пастухи.
Село Чара, Каларский район,
ноябрь 1979 г.
P.S. Филиппова, заведующая районным отделом образования, организовала сход коренных северян. Предложила родителям воспитанников пришкольного интерната, эвенкам и якутам, обсудить возможность перехода на вахтовое обучение детей. Может, лучше будет, если сами учителя приедут на стойбище? Охотники, оленеводы чесали затылки, вздыхали, судили и так и эдак. Времена подступили голодные, совхозы охотничье-оленеводческого направления прибыли не приносят. Они, родители, нередко остаются без денег. А в пришкольном интернате, как ни крути, воспитанники спят в тепле и накормлены досыта. На этом и остановились. «Любителям побегов задницы надерём, надолго забудут о вольных походах», – пообещали участники схода.
