Анатолий Иванович Тириков посвятил журналистике долгие 43 года. Влекомый юношеским азартом и романтикой БАМа, он оставил Иркутск и оказался в глухой Чаре. Здесь успел поработать и сейсмологом, и лесорубом.
О тернистом пути к журналистике, о том, с кем делил рабочие будни и почему его острые статьи вызывали гнев в районном комитете партии, Анатолий Иванович рассказал нашему корреспонденту.
– Как вы оказались в Чаре?
– Я работал сейсмологом в Институте земной коры Сибирского отделения Академии наук в Иркутске. Однажды бросил взгляд на карту Читинской области и зацепился за одинокое село, не окружённое другими поселениями. Это оказалась Чара. Подал заявление в экспедицию и полтора года трудился сейсмологом на Сюльбане. Это был 1977 год, начало строительства Байкало-Амурской магистрали. А потом судьба свела меня с «Северной правдой». Так и началась моя карьера корреспондента, ведь за плечами был филологический факультет Иркутского государственного университета.
– Как строилась работа?
– Было очень интересно. Когда я пришёл в редакцию, главным редактором был Анатолий Емельянович Снегур. Он сразу определил мой фронт работ: подотдел науки, геология, ну и, конечно, строительство. Тема необъятная. БАМ только разворачивался. Экспедиции кипели жизнью, геологических партий – около сотни. В аэропорту Чары постоянно дежурили 6–7 вертолётов. Помню, получаешь задание и летишь куда душа пожелает: хоть к оленеводам, хоть в экспедицию, хоть на северный пик. Вертолётов было предостаточно! Договариваешься с пилотом, начальником экспедиции, тебя вписывают в полётный лист – и вперёд, за материалом! Тогда все мы практически жили одними командировками. Я, как и многие, набирался опыта. Во времена БАМа одних только корреспондентов было восемь человек! Вот тогда была жизнь!
– А почему вы вдруг стали лесорубом?
– Обстоятельства вынудили. Пять лет махал топором на лесосеке. Видите ли, партийное руководство не всегда было в восторге от журналистской братии. Но потом меня снова позвали в редакцию, предложили должность заведующего экономическим отделом. Случалось, замещал редактора, был ответственным секретарём. А по тем временам это была должность с огромной ответственностью. Одно неверное слово – и ты уже лесоруб. Параллельно сотрудничал с читинским областным радио. Передавал информацию на «Маяк», где работал мой друг Рюрик Карасевич. У нас выходила полуторачасовая передача о БАМе. Рассказать было что, но и попотеть приходилось.
– Вы долгое время работали с Анатолием Емельяновичем Снегуром. Каким он был редактором и человеком?
– Отличный был мужик! Грамотный, настойчивый, работящий в самом лучшем смысле этого слова. Схватывал всё на лету и ничего не боялся. Помню, из-за моего фельетона нас с ним целый месяц таскали в райком партии, устраивали разбор полётов. Но мы плечом к плечу отстаивали свою правоту, он меня в обиду не давал. Фельетон был о построенном банно-прачечном комбинате. На пленуме райкома это преподнесли как величайшее достижение. Но я-то встречался с рабочими комбината, мы вместе всё осмотрели, и картина оказалась совсем не радужной. Было несколько неприятных фактов: чуть током не убило женщину, центрифуга слетела с бетонного основания из-за плохого крепления и чуть не покалечила прачку. Работа была сделана спустя рукава. Я всё это описал без прикрас. И месяц нас трепали за «непартийное поведение». А я в партии-то и не состоял! Потом создали комиссию, которая проверила все факты, изложенные в статье, и всё подтвердилось.
– Был авторитет у газеты, несмотря на молодой возраст?
– Ещё какой! Не дай бог о ком-то плохо напишут – до сих пор некоторые припоминают, не простили колкостей. Авторитет был огромный. На восемь тысяч населения тираж составлял три с половиной тысячи экземпляров. А когда приехали строители БАМа, тираж взлетел, газета стала выходить три раза в неделю. Ещё Снегур выпускал спецвыпуск «К Золотому звену».
– Наверное, писали не только о БАМе?
– Поднимали разные темы. Одна из них до сих пор актуальна. Это освоение месторождения сынныритов – бесхлорного калийного удобрения. Его залежи обнаружены на севере Бурятии, возле Нижнеангарска, и у нас, недалеко от Хани. Технология простая: грузи в самосвал, мели на мельнице, пакуй в мешки. Но потом эта история затихла, партийные деятели всё зарубили на корню.
– А что это за история с закрытием газеты в 1990-е годы?
– Тогда всё рушилось, денег не было, бюджет не свёрстан. Зарплату людям выдавали чем могли: кто водкой, кто сапогами. Все старались выкрутиться. А газета была бюджетная, денег не было, вот и закрыли. Но тогда мы вместе с Павлом Михайловичем Ферко её тянули как могли. Он (Ферко) человек упёртый. Настоял, и мы вдвоём с ним издавали газету с апреля по ноябрь 1990 года, несмотря на все трудности. Потом я перешёл в газету «БАМ», которая издавалась в Тынде. Работал там какое-то время. А когда финансирование «Северной правды» улучшилось, вернулся обратно. Там уже были новые, молодые редакторы, одна из них – Ольга Дузь. А перед моим уходом на пенсию главным редактором была Людмила Кравченко. Уже находясь на заслуженном отдыхе, продолжал работать, журналистика не отпускала. Сейчас по состоянию здоровья нахожусь за пределами Каларского района, но надеюсь сюда вернуться. Мне 77 лет, почти 50 из них связаны с забайкальским севером.
– Не жалеете?
– Нисколько. Какой же журналист не прошёл через огонь и воду?! Это была колоссальная школа жизни, я познакомился и работал с удивительными людьми, настоящими профессионалами.
Поздравляю любимую «Северную правду» с её 85-летием! Желаю, чтобы и дальше газета оставалась такой же авторитетной и читаемой.
