В журналистских командировках на Север не раз слышала от стариков-эвенков: «Наши внуки изучают в школах про русских царей и про казаков, что Сибирь покоряли. Про Гантимура вот ни словечка… а он, по преданиям, был человек влиятельный и владетельный».
«…Воисты и боем жестоки»
Находим в записках путешественника Адама Бранда, автора книги о путешествии по Сибири (17-й век): «Нерчинск лежит на реке Нерча, и вокруг него живут те шесть тысяч тунгусов, что подчиняются его царскому величеству <…> вокруг бьют много рыси, соболя и белки; белка, которая попадается здесь, – обыкновенно зеленовато-чёрная, и её китайцы очень ценят». Это говорится о землях, которыми владел Катана Гантимур.
Обратимся теперь к запискам путешественника Избранта Идеса, написанным им по пути в Китай в 17-м веке: «Главой конных тунгусов является Павел Петрович Гантимур, или по-тунгусски Катана Гантимур; он родом из округа Нючжу, теперь стар, а когда-то был тайшой и подданным китайского богдыхана. Когда же он попал к нему в немилость и был смещён, то подался с подчинённой ему ордой в Даурию, стал под покровительство их царских величеств и перешёл в православие. Этот князь Павел-Катана, если потребуется, может привести в течение суток три тысячи конных тунгусов, хорошо экипированных, с добрыми конями и исправными луками. Все это здоровые и смелые люди. Нередко до полусотни тунгусов, напав на четыре сотни монгольских татар, доблестно разбивают их по всем правилам».
Вот ещё одно любопытное свидетельство Избранта Идеса: «Язычники, которые издавна здесь живут и являются подданными царя, делятся на две группы: конных тунгусов и оленных тунгусов. Конные тунгусы должны быть всегда верхом наготове, в случае если придёт приказ от воеводы из Нерчинска или если на границе покажутся бродячие татары. Оленные тунгусы должны в случае необходимости быть готовыми выступить пешими и появиться с оружием в руках наготове».
…Но, кажется, время замалчивания позади. Центр эвенкийской культуры «Арун» (город Улан-Удэ) в 2018 году собрал краеведов и учёных-тунгусоведов на «Гантимуровские чтения», провёл научную конференцию, посвящённую 350-летию присоединения к царской России тунгусских земель в Приамурье, по реке Шилке с её притоком Ингодой, а также по рекам Онон и Аргунь.
А обсудить было что…
Катана Гантимур в 17-м веке был фигурой не менее значимой на Руси, чем четырьмя столетиями ранее – Чингисхан. С той разницей, что монгольский хан пришёл на Русь с огнём и мечом. А тунгусский князь добровольно привёл под государеву руку своих людей и присоединил к России земли, богатые несметными богатствами – драгоценными металлами и пушным зверьём. «А тот Гантимур лутчи всех твоих, великаго Государя, ясачных тунгусов: муж великой, храброй, будто исполин…» – писал Спафарий, посланный с дипломатической и торговой миссией в Китай в 1675 году.
Впрочем, и сам Гантимур нуждался в поддержке и защите русского царя. Китайские власти не раз грозили пойти войной, чтобы вернуть непокорного подданного…
Верность государю Руси Гантимур сохранял до последних дней. Верными государству Российскому оставались и его потомки.
Вспомним о его делах.
В управлении своими людьми Гантимур придерживался принципов справедливости. Обязанностью главы рода было следить за благополучием всех жителей улусов. «Тот из них, кто не справлялся с возложенной миссией, по вердикту совета старейшин <…> уступал место более достойным из числа ближних родственников», – находим в книге журналиста и краеведа А. Росугбу (из книги «Исход из мамонтовой прерии: свидетельство предков», «Амурский маяк», 2013 г.).
А воинскому мастерству тунгусов под предводительством Гантимура многие отдавали должное.
Тунгусовед Мария Бадмаева перелопатила не одну подшивку государевых указов, отряхнула пыль со старинных манускриптов, чтобы восстановить ход событий веков минувших, показать роль тунгусов, людей Гантимура, в охране границ государства Российского.
В начале 17-го века крестьяне, живущие поблизости от границ с Монголией, страдали от набегов шаек «вороватых людей», угонявших домашний скот, разорявших их хозяйства. Казаки, находившиеся на государевой службе по охране границы, были определены на постой в городах и крупных поселениях и не поспевали уследить за набегами грабителей. Прибудут… а конных монголов и след простыл. Сами скрылись на своей стороне и табуны лошадей за собой увели… Да и ряды казаков на государевой службе были немногочисленны: насчитывалось всего 500 человек – и это на две тысячи вёрст границы!
Московское правительство, получив поддержку предводителя нерчинских тунгусов Гантимура, а следом его сыновей, решилось использовать «кочевых инородцев» в Забайкальской пограничной страже. Тем более, в бою конные тунгусы напоминали ураган, всё сметали на своём пути. Казаки, видевшие в пограничных стычках тунгусов, давали им высокую оценку: «Люди воисты, боем жестоки».
М. Бадмаева разыскала в научных, исследовательских трактатах сведения о том, что во второй половине 17-го века на границе Древней Руси с Монголией в десяти пунктах было привлечено к службе восемь тунгусских родов. В их обязанности входило пресекать угон скота, контрабандную торговлю и попытки проникновения вооружённых разбойничьих отрядов.
В 1756 году (близ границы с Китаем) было начато строительство второго Нерчинского завода для переплавки серебра – Уровского. Потребовалась надёжная охрана.
В 1760 году был учреждён пятисотенный тунгусский конный полк, сообщает в своей статье М. Бадмаева. Тунгусовед отыскала факты о том, как формировался тунгусский казачий полк: «На сборных пунктах тунгусам зачитывали Указ Сената от 17 октября 1760 года и вызывали охотников нести пограничную службу. Вызвавшиеся тунгусы освобождались от уплаты ясака и навечно записывались в казачье сословие. Тунгусы, отобранные для службы, были приведены к Присяге (некрещёные целовали ружье, а крещёные – крест). Все рода (инородцев) обязали новообращённых казаков обеспечить конём и оружием. Официальным вооружением тунгусского полка был определён лук и комплект стрел в 60 штук. 450 тунгусов были распределены в пограничные караулы, 50 оставлены в подвижном резерве <…>».
В короткое время тунгусы доказали, что в бою им нет равных. «В честь заслуг тунгусских казаков и признания их статуса, равного статусу русских казаков, в 1762 году по указу Сената на Тульском оружейном заводе специально для них были выкованы сабли – за счёт государственной казны», – сообщает Бадмаева.
…Скажу от себя несколько слов в защиту лука и стрел. В середине 17-го века боевой тунгусский лук в казачьих рядах ценился дороже огнестрельного оружия. Стрелы поражали цель на далёком расстоянии и, снабжённые железным наконечником, пущенные с большой силой, легко пробивали шлемы и защитные кольчуги воинов из полчищ противника… Разящих тунгусских стрел враги боялись, как огня Небесного, и, лишь завидя конных «бешенных» тунгусов, вооружённых луками, поворачивали вспять… К этому стоит прибавить, что тунгусы могли стрелять из лука на полном скаку лошади, а о храбрости их ходили легенды. Сибирский губернатор Мятлев отмечал: «Нерчинские тунгусы были храбрейшими из всех Сибирских инородцев».
Тунгусский полк просуществовал 90 лет. В 1851 г. было образовано Забайкальское казачье войско, где стали придерживаться территориального принципа формирования пограничных отрядов: русские казаки и тунгусы, кочевые инородцы, начали нести службу совместно.
Мы, люди Гантимуровы
…Осенний день короток. Надо спешить, поспеть до темноты в Поселье Урульгинское (Княже-Поселье), что в семи километрах от самой Урульги. Здесь, в долине реки Ингоды, в 17-м веке селились подданные люди Павла (Катаны) Гантимура, представители тунгусских родов, кого он сам или его потомки крестили и при крещении давали свою фамилию. Из них в 17-м,18-м веках пополнялся тунгусский полк.
В наши дни здесь проживают шесть семей, чьи главы носят фамилию Гантимуровы.
Знакомлюсь с одним из них – Александром Прокопьевичем Гантимуровым. Ему 86 лет. Жалуется на нездоровье:
– Слабость одолела, тошнит… Поверишь, так худо бывает иногда, что жить неохота.
– К врачам обращаетесь?
– Какое там, – машет безнадёжно рукой. – Фельдшера своего у нас нет. Машину скорой помощи не дождёшься, одна на всю Урульгу (на головное село и Поселье).
Встряхивается:
– Угорел я, видно. Парами ацетона надышался. На воздухе сразу полегчало.
В крепкий с виду бревенчатый дом хозяин не приглашает, там полным ходом идёт ремонт – сам старик уже не в силах скребок в руках удержать, вот и нанял двух работниц. Присели на завалинке под окнами его дома. Буквально в метре от нас рвётся с цепи громадный пёс, до хрипоты заходится в лае… Кажется, что цепь вот-вот порвётся.
– При мне не тронет, – успокаивает мой собеседник. – И цыкает на Джека.
Но собака не унимается. Лай заглушает речь, да старик глуховат в придачу. Приходится кричать:
– С Гантимуром в родне состоите?
– Поди разбери. Нас тут таких много.
Отца Александра Прокопьевича, Прокопия Гантимурова, арестовали в 1937 году по доносу (он был председателем недавно созданного в Урульгинском поселье колхоза) и через месяц расстреляли.
– Поклоны бить непривычный и на всё свой взгляд имел – вот и вся вина… Тогда в наших местах много Гантимуровых как гребнем вычесали.
– Как мать одна с семейством справлялась?
– Молитвами да людской поддержкой… Нас, детей, пятеро было. Я самый младший, мне полтора года всего исполнилось. Себя где-то лет с семи помню. В войну – где на поле картошку мёрзлую выкопаю, где люди хлеба кусок подадут. Старший брат подкармливал. Ему-то двенадцать лет было, работал в колхозе пастухом. Мать тоже в колхозе пласталась. Им двоим по 600 граммов в день полагалось, делили свою пайку на всех. Нам, иждивенцам, лишь по 200 грамм отпускали… Мы хлеба вдоволь наелись лишь в сорок восьмом году, тогда на колхозном поле хороший урожай собрали. А живых денег в глаза ещё долго не видели.
В послевоенные годы Александр Прокопьевич устроился работать на железной дороге рабочим, так до пенсии там и числился. Путейцы, по его словам, при советской власти неплохо жили:
– Платили нам хорошо. На хлеб с маслом хватало… Сейчас хуже стало, сокращения сотрудников начались, путём не платят. У меня два сына и внуки в путевой части работают. Жалко их. Я внукам свою пенсию рассовываю, кому две тысячи рублей даю, кому – три. Всё подмога… Ради внуков держаться надо.
Другой представительнице «людей Гантимуровых», Екатерине Гурьяновне Гантимуровой, немногим меньше, ей 83 года. Но она вполне бодрая, самостоятельно выезжает в Урульгу по своим пенсионным делам, в Совете ветеранов частый гость.
Отыскали старушку на лавочке возле дома дочери Татьяны. Жители Поселья, справив дела по хозяйству, любят расположиться на лавках, установленных у своих домов. Удобно. Можно с соседями словом перекинуться, последние известия узнать.
Вот и баба Катя первым делом сообщает новость, что взволновала всех посельцев:
– Этой ночью соседку скрутило, что-то с животом. Надо бы скорую… но медики на выезде. Ейный муж побежал к соседям, те завели свой автомобиль, увезли женщину в Урульгу… Обошлось, уже домой вернулась.
А уже после поинтересовалась:
– Вы-то издалека будете? Гантимуром интересуетесь? Тогда не совсем по адресу обращаетесь. Я сама-то Орлова, Гантимуровой лишь по мужу числюсь. Вот дети мои уже по праву родственники Гантимура.
Екатерина Гурьяновна считает, что её покойный муж Иван был прямым потомком князя Гантимура. Вернее, в этом уверена не сама баба Катя, а её невестка.
– Она у нас учёная, бухгалтером в Чите, краевом центре, работает. Все вызнаёт про нашу родословную. А я безграмотная, ни одного денёчка в школе не училась, – рассказывает баба Катя. – Отведу братьев и сестрёнок на занятия, сама на школьный двор – бревна пилить. Это вроде как наш семейный вклад, взнос за их образование.
Баба Катя была старшей среди детей мастера на железной дороге Гурьяна Орлова, за нею ещё семеро. Матери одной с таким выводком не управиться, так Екатерина осталась безграмотной. А братья, сёстры выучились. Один брат военным хирургом стал, другой – следователем, третий мастером на железной дороге работал, с гордостью сообщает Екатерина Гурьяновна.
– А сама как жизнь прожила?
– В войну отец устроил меня работать на железную дорогу путейным обходчиком, под своё начало. А мне одиннадцать лет всего, девчонка совсем. Но пришлось обходить пути – одной, кругом глухой лес. Крепилась, страху не поддавалась.
Отца переводили с одной станции на другую, со станции Новой в Дарасун, потом в Пальшино, я за ним кочевала. Осела в селе Пальшино. Тут замуж вышла. У меня ухажёров много в девках было, гнала всех. Ну… двадцать лет исполнилось, пора на насест определяться. У соседей как раз сын из армии вернулся. А я к ним по делу заглянула. Раз, другой. Ну и… Иван меня как-то расчухал. Поженились.
Екатерина Гурьяновна работала в совхозе дояркой (до его расформирования в 90-х), доила вручную по 20 коров за смену.
– Отведу утреннюю дойку, да по людям бегу – кому в избе побелю, кому огороды вскопаю. У нас с Иваном двое детей народилось, их накормить, одеть надо, а в колхозе (в послевоенные годы) зарплаты не платили – трудодни начисляли. Из трудодней – это палочки в тетради для учёта отработанных дней – каши не сваришь.
Ещё «на курах» работала (птичницей – авт.). Сына Витьку, ему три года было, с собой таскала – оставить не на кого было. Начну обедом кормить, он в рёв – не стану здесь есть, здесь воняет. А вонь и впрямь в курятнике с ног сбивала… Так уведу на берег речки, там покормлю.
– Я в Пальшино 25 лет на ферме отхе…ачила и что заработала? – смотрит на нас вопросительно. – Железки одни бесполезные. Значки «За ударный труд».
– Тебе два раза путёвки на курорт бесплатные выделяли, – напоминает дочь Татьяна.
– Точно. В Дарасуне отдыхала. Браво было. Как барыня в кровати валяешься, а тебя на завтрак зовут.
– А ещё тебе ковры дарили. Забыла?
Татьяна объясняет мне:
– Ковры в семидесятые годы вот так просто купить в магазине было невозможно – люди в очередь записывались. А маме прямо с базы домой привезли. Большие – три на четыре метра.
– Ковры красивые, – соглашается баба Катя. – Со мной из Пальшино сюда перекочевали.
Екатерина Гурьяновна в Поселье Урульгинское перебралась недавно, после смерти мужа:
– Страшно одной в доме оставаться было… Сын Виктор к себе звал, он городской житель, но в городе мне неуютно. К дочке переехала.
– Да что мы на улице разговариваем. Идёмте в дом, почаёвничаем, – приглашает нас Татьяна.
А в Забайкалье слово «чаёвничать» очень вместительное. К чаю вам непременно подадут домашнее сало, отварную рассыпчатую картошку и разносолы. Вот и Татьяна выставила на стол неизменное сало (она держит свиней), малосольные огурчики со своего огорода и горлодёр, опять же свой, как говорится, фирменный – она к чесноку и помидорам добавляет сладкий перец.
Извинилась:
– Гостей не ждали, с утра всю сметану и творог распродали.
За чаем разговор в свои руки берет хозяйка дома Татьяна:
– У нас в Поселье в пастухи никто не идёт, хотя жители вскладчину готовы платить неплохо… Многие скотину домашнюю держат, этим живут.
У самой Татьяны в хозяйстве четыре коровы, поэтому разговор о пастухе для неё не сторонний:
– У нас поля, где пасутся коровы, вдоль железнодорожных путей лежат. Так недели не проходит, чтобы какая-нибудь бурёнка под поезд не угодила.
Но за урон хозяин бурёнки непременно с пастуха спросит, с кого же ещё. Вот и причина пустующей вакансии.
Баба Катя зовёт меня в свои покои, в угловую комнату, где по стенам развешаны её ковры из чистой шерсти. Сохранились как новенькие. При советской власти, образно говоря, копейки стоили. В наши дни всё натуральное ценится, и цена на них сейчас, надо полагать, возросла. На одном прикреплен кусок сатина с приколотыми значками – вехами трудовой вахты колхозной доярки и птичницы. На самом деле вечная труженица дорожит ими: «Но! Я двужильная была. Люди моё старанье отметили».
На столике у кровати альбом. Баба Катя показывает старые фотографии, где она – ещё молодая – рядом с мужем:
– Мой Иван нравом в Гантимура был. Мастеровой человек, любое дело исполнял на отличку. Хозяйственный. Я из Пальшино сюда три машины дров перевезла, Иван с заделом припас… Года за три до своей смерти муж вдруг взялся свою пенсию пересчитывать, как почтальонша принесёт. Мне странно показалось: прежде такого не было. А, видать, Иван знал, чуял, что недолго ему жить осталось, и прятал тысчонку-другую под матрас. Как помер, я постель его стала убирать, деньги посыпались. Насчитала, что он двести тысяч сумел отложить на чёрный день. Мне в долги не пришлось влезать, его заначкой всё покрыла.
На столе у бабы Кати заметила тонометр. Давление донимает, как погода меняется, признаётся она. Но на Дне села плясала и частушки пела.
– Она шустрая, – соглашается дочь Татьяна.
Прошу бабу Катю спеть для меня. Отзывается:
– Тебе это зачем надобно? В свои книги вставлять? Ну, записывай!
У начальника была,
Всю посуду тёрла.
Увидала хрен большой
Да чуть его не спёрла…
– Мама! – пытается остановить её дочь.
– Я про тот хрен, что в огороде растёт, – отмахивается баба Катя. Поёт следующую частушку:
По Поселью пройдёшь,
Путной девки не найдёшь –
Та брюхата,
Та горбата,
От этой глаз не отведёшь,
Правда… старовата.
– Ей, как и мне, девятый десяток, – и баба Катя заходится смехом. Смеётся беззвучно. Глазами и всеми морщинками на лице. Старики так умеют.
* * *
А в местной библиотеке – избе-читальне и клубе одновременно! – библиотекарь Юлия Безбородова в комнате, где вечерами проходят дискотеки, постелила гимнастический мат. На нём кувыркаются ребятишки, свободные от занятий в начальной школе. Они заядлые книголюбы, все книжки по школьной программе перечитали.
О Гантимуре знают. Наперебой рассказывают:
– Самый главный среди тунгусов был… Бесстрашный… С царём дружил…
Возможно, среди них, этих мальчишек, найдутся потомки кого-то из «людей Гантимура», а то и прямые наследники самого Катаны Гантимура.
