Как сообщалось в «Северной правде», 9 августа, в Международный день коренных народов мира, в Доме культуры села Чары прошло торжественное собрание, где работники культуры и районной администрации поздравили с праздником представителей коренного населения северного Забайкалья – эвенков. На этом собрании заместитель руководителя администрации района С.Л. Рошкова вручила оленеводам кочевое жильё, приобретённое на средства, выделенные правительством края. Мы видим, что в последние годы в нашем районе стали больше внимания уделять развитию традиционной для забайкальского севера отрасли – оленеводству.
Редкая профессия
Редкая она не только потому, что в районе и вообще в Забайкалье дефицит оленей, а ещё и потому, что почти полвека отрасль неумышленно уничтожали. Когда-то профессия оленевод звучала гордо, также как охотник, геолог, каюр, врач, учитель. Самым прибыльным в колхозах района считался извоз – когда сдавали в аренду оленей для перевозки почты из Могочи или прииска имени 11 лет Октября; продуктов в сёла из Нелят, приплавленных барками по Витиму из Романовки; для обслуживания разных геологических экспедиций, которых кроме Удоканской, в летний сезон насчитывалось до десятка. А для сопровождения оленей требовались каюры – опытные оленеводы.
А как исключить завоз охотников в тайгу?! Кроме своих охотников (эвенки охотились нагонным методом, то есть гнались по следам соболя или другого зверька верхом на олене, кочевали по тайге, жили в палатках), колхозы до двухсот голов сдавали в аренду для Нелятского производственного участка райпо также для оправки охотников. Там, как правило, охотились капканами и жили в избушках, а оленей потом не возвращали – сдавали в план мясозаготовок. Вот тогда-то оленеводство было мощной отраслью – оленей нужно было много и их было много. И оленину – диетическое мясо – можно было купить в магазинах и на складах колхозов по невысокой цене, поэтому могочинским зимником невыгодно было завозить говядину, свинину и баранину – завозили китайскую свиную тушёнку «Великая стена» в килограммовых банках.
В начале строительства БАМа в районе решено было производить своё молоко и овощи. В совхозе «Чарский», в Кюсть-Кемде, огурцы стали стоить дороже сливочного масла и оленины. Оленину тушами вывозили из Чары самолётами в Читу и Москву, даже в необработанном виде. Здесь шкуры при забое в основном выбрасывали, а там они имели свою цену. И ещё один пример: в конце шестидесятых на месячную зарплату учителя, медицинского работника или корреспондента можно было купить два оленя, а сегодняшней и на одного не хватит.
Всё, конечно, можно свалить на время – мы не единственные в стране, кто погубил сельское хозяйство, в том числе и оленеводство. Но в республиках Саха (Якутия), Бурятия, селе Усть-Нюкжа Амурской области, которое до 1937 года вместе с тремя северными районами сегодняшнего Забайкальского края входило в состав Витимо-Олёкминского (эвенкийского) национального округа, оно сохранилось.
Виновата индустриализация?
Может быть, отчасти и так. С переводом в 1977 году колхозов района в совхозы не только менялись названия преобразованных предприятий, но и вся система их работы. Мне пришлось быть представителем райкома партии вместе с председателем колхоза имени Кирова Леонидом Степановичем Ихеновым при переходе коллективного хозяйства в Среднем Каларе в государственное предприятие – совхоз «Каларский».
«В чём разница, – спросили колхозники, – в названиях что ли?». А тогда кроме партийной директивы «преобразовать» ничего у нас не было. Леонид Степанович окончил Иркутский сельхозинститут. Кроме выбранной специализации, хозяйственной работе тогда не учили. Мне же пригодились знания, полученные на отделении журналистики по предмету «Научно-технический прогресс в сельском хозяйстве». Я тогда рассказал, что совхоз – это государственное предприятие, и каждому работнику гарантирован восьмичасовой рабочий день при двух выходных в неделю, ежегодный отпуск, как предусмотрено для работающих в районах приравненных к районам Крайнего Севера, а не так, как в колхозе – две недели, государственные кредиты… Больше я сказать ничего не мог, потому что не знал. На этом собрание закончилось – все проголосовали «за». А потом пошло продолжение. Началось с кадров.
Кадры решают всё!
В первую очередь изменилось штатное расписание. Раньше колхозом руководил председатель неважно с каким образованием – лишь бы хозяйственник был хороший. В штате: бухгалтер, на правах главного, счетовод-кассир, завхоз-кладовщик, ветеринарный работник, сторож и уборщица. В совхозе же у всех специалистов образование должно быть высшее или, по крайней мере, среднее специальное, желательно сельскохозяйственное. Возьмём для примера совхоз «Чарский» в Кюсть-Кемде: директор и механик жили в Чаре, в восьми километрах от центральной усадьбы; главный инженер и главный агроном – в Новой Чаре, за 24 километра; главный механик – в селе Удокан, 29 км. В штате были так же главный охотовед и главный зоотехник, главный экономист и главный бухгалтер, начальник строительного участка, зав. животноводческой фермой, заместитель по оленеводству, завхоз, завгар, кладовщик и другие специалисты – заместители главных – и всем нужна зарплата и не малая – специалисты ведь. Те, кто жил за пределами Кюсть-Кемды, ездили на работу и с работы на служебном транспорте или пользовались совхозным бензином.
Это было в первую очередь. А потом такую гвардию специалистов, приехавших из разных уголков Читинской области и России, надо было обеспечить работой. Всё внимание им, а им надо БАМ накормить. Да, было молоко, были овощи, создали такое стадо коров, на которых в качестве шефской помощи сено косили представители всех организаций и учреждений района: больницы, двух Удоканских экспедиций, милиции, киносети, Дома культуры и редакции. У всех был план. Затем осушили болота и мочажины, распахали кустарники, которые потом снова заросли и заболотились. Потеснили своих доморощенных специалистов, знающих толк в оленеводстве, охотпромысле, звероводстве и крупном рогатом в условиях севера, среди которых был – я бы назвал его главным оленеводом района – заместитель председателя райисполкома по сельскому хозяйству Геннадий Петрович Сухомесов. Тогда ещё были олени и планово-убыточное клеточное звероводство (государство компенсировало расходы – серебристо-чёрные лисицы котировались на мировом пушном рынке).
И ещё раз о кадрах. Начальником управления сельского хозяйства района стал инициативный приезжий агроном Алексей Распопов. Его главной целью и мечтой было распахать, осушить, засеять всё, что можно многолетней травой – волоснецом: «И вот тогда мы, паря, разбогатем!».
Богатели до стыковки БАМа, а с приходом первых поездов богатеть стали коммерсанты. Молоко, мясо и овощи дешевле было завозить из Алтая, Новосибирска или Красноярска. А потом были другие начальники сельхозуправлений, директора совхозов, специалисты, которые в нашей памяти не оставили следа. Они только растаскивали то, что было нажито десятилетиями.
А что нажили?
Нажили. Государственные кредиты – льготные! Как же не воспользоваться? Понакупили техники, а ремонтной базы нет. Значит, вместо одного трактора или машины брали два или две. Спрашиваю у Виталия Скажутина, водителем в совхозе «Чарский» тогда работал: «Почему новый ЗИЛок стоит под забором гаража?». «Это у нас донор, когда запчастей нет – его разбираем, не налетается же механик в Читу за каждой железякой!».
А самый прикольный случай был в Среднем Каларе, в совхозе «Каларский». Огород посередине села поменьше гектара – картошку и капусту сажали для интерната, да для оленеводов. Отпустили колхозных лошадей – зачем лишнее сено косить?! Их потом охотники на мясо постреляли – бывшие колхозные стали ничейными. Купили трактор «Беларусь» в кредит, чтобы совхозный огород пахать, а о плуге забыли. Весна, как всегда, пришла нежданно – надо совхозный огород пахать. Трактор есть – плуга нет. Посудили-порядили, послали за дедом Дондоком – старик-бурят на ферме работал. Как он сюда попал, никто не помнит: скотный двор чистил, коровам сено давал, жил в маленькой избушке с железной печкой – молоканкой называлась, – сюда приносили удой, если доярка не в загуле, а если гуляла – в Среднем Каларе народ честный: кому нужно молоко – сам подоит, только в конторе надо сказать, сколько взял. Спал на старом топчане, покрытом оленьей шкурой, в углу один или два новорождённых телёнка, которых он принёс с фермы, чтобы не замёрзли или коровы не затоптали.
Дондок – старик умный, грамотный и начитанный, тибетскую грамоту знал. Часами просиживая в его избушке, когда бывал в командировках, я так ничего и не узнал о его жизни. Сквозь зажатую в зубах курительную трубку слышались обрывки фраз, примерно: «Да» или «Нет». По рассказам среднекаларцев можно было предположить, что когда-то его или его семью раскулачили, или он был служителем буддийского дацана, что не приветствовалось советской властью, был где-то в изгнании, а когда «исправился», пошёл по миру. Так и попал в Средний Калар, когда на самолёте АН-2 привезли каких-то породистых коров из Читы.
Так вот о Дондоке. Разыскали его, нашли старую соху и говорят деду: «Паши, ты один из нас умеешь!». Прицепили соху к трактору, взялся дед за чапиги, трактор дёрнул, и дед поволокся по полю вместе с плугом. Перекурили, решили самую малую скорость включить – их у трактора, говорят 15, и всё равно старый Дондок не успевал за сохой: она то зарывалась в пашню, то выскакивала из борозды. Советчиков собралось полдеревни: привязали оленью нарту к сохе, дед взгромоздился на неё, и дело пошло. Решили прибавить скорость, но нарта при этом перевернулась, подмяла под себя пахаря и волокла его по огороду, пока тракторист не оглянулся. В результате дед сломал ногу, а поле больше не пахали. Это называлось механизацией сельского хозяйства.
Потом много ещё чего было. Были в совхозах так называемые «вертолётные часы», чтобы завозить охотников, оленеводов на стоянки, продукты, детей – в интернат, ветеринаров и пересчётчиков – в стада, членов райкома партии и депутатов районного Совета из числа оленеводов – на пленумы и сессии. Потом вдруг кто-то забывал или не успевал купить продукты или надо было привезти члена бригады, вернувшегося из отпуска, и снова заказывали вертолёт. Оленей на гонки в райцентр и обратно в стадо винтокрылой машиной возили. Даже на Дальний покос, в восьми километрах от райцентра, грести сено возили. Всё это ложилось на себестоимость всей сельскохозяйственной продукции, основу которой определяло оленеводство.
Внутренний антагонизм
В начале материала проскользнула фраза «неумышленно уничтожали». Я не нашёл другого выражения, когда вспомнил, как примерно лет сорок назад в совхозе «Каларский» в Среднем Каларе на партийном собрании оленеводы возмущались по поводу того, что в период охотсезона на пушнину им не разрешали на закреплённых за ними оленьих пастбищах попутно добывать соболей – только белку. Русский охотовед не мог объяснить им, что лицензию на соболя давали штатным охотникам или охотникам-любителям – людям, порой, не коренной национальности. Речь не о национальности, а о том, что штатный охотник за сезон, который длится четыре с половиной месяца – с конца октября и до марта, – выполнял три-четыре годовых плана и оставшуюся часть года мог не работать, жить в селе, находиться с семьёй, ходить в кино, пользоваться электричеством.
Оленеводы об этом говорили не только из зависти – охотники со своими собаками пугают и разгоняют оленей, для них это не пастбище, а охотничьи угодья. Потом, оленевод знает, сколько и какой живности обитает на его территории и сколько оставить, чтобы сохранить популяцию. Охотнику нужен план. При неурожае, так тоже говорят о пушнине, он может поменять участок или уйти в другое хозяйство. Оленевод же, вне зависимости от времён года, десятилетиями пасёт оленей на одной своей территории. Так кем лучше быть: охотником или оленеводом?
БАМ ли виноват?
Некоторые, даже учёные с высокими степенями, включая иностранных, убеждены, что в развале оленеводства виноват БАМ – отторгли пастбища, распугали зверьё, развратили и переманили кадры. Да, отчасти с этим можно согласиться. В советские времена, как и сегодня, в представительных органах власти должны быть люди из разных структур, работающих на территории района. Обязательно должен быть руководитель крупного предприятия, как у нас было: начальник геологической экспедиции или БАМовский начальник, представитель правоохранительных органов, рабочего класса и обязательно хотя бы одна женщина – это называлось демократической формой управления. Так вот, однажды на бюро райкома КПСС заслушивали доклад начальника Управления строительства «Бамстройпуть» В.Н. Дьяченко о ходе строительства БАМа на территории района. Когда его начали критиковать и советовать, Виктор Николаевич не вытерпел и сказал: «БАМ мы и без вас построим». И построили. Но Дьяченко после этого уже не был начальником стройки.
Речь не о Дьяченко, а о том, что районные и областные власти, увлечённые великой стройкой, забыли, что у них происходит в районе и области. Да, БАМ построили, а про сельское хозяйство забыли. Генеральный подрядчик на строительстве Читинского участка БАМ – Управление строительства «Бамстройпуть» – в качестве шефской помощи построил отличную, лучшую в Читинской области, животноводческую ферму в Кюсть-Кемде с асфальтовой дорогой, несколько оленеводческих комплексов, организовал при совхозе «Чарский» свиноферму на Догопчане. От всего этого на сегодняшний день ничего не осталось. И в этом не вина строителей БАМа. И если говорить о том, что БАМ отторг оленьи пастбища, то не лучше ли посмотреть на Тунгокоченский и Тунгиро-Олёкминский районы, где не было БАМа – у них, так же как и у нас, не осталось оленеводства. А вот в Республике Саха (Якутия) и Амурской области, где тоже прошёл БАМ, оленеводство сохранилось.
Помнится время, когда при деколлективизации на паи в совхозах, неизвестно по каким заслугам, стали раздавать оленей. Никто сейчас не может сказать, по какому принципу их делили. В ту пору у нас возродилась старая профессия: «тунгусятники», которые «помогали» продавать этих оленей оптом или в розницу. Когда корреспондент газеты обратился в администрацию района с сообщением о том, что оленеводство гибнет, что весной даже стельных маток режут, последовал ответ, что сельским хозяйством теперь занимается областной департамент сельского хозяйства, а как будет выживать коренное население – это его проблема, сейчас рыночная экономика.
Встреча у костра
Много, конечно, можно говорить об оленеводстве, как это было на берегу реки Апсат в день празднования Международного дня коренных народов мира, где встретились потомственные оленеводы Юрий Мальчакитов с семьёй из Кюсть-Кемды, Вячеслав Павлов и Евгений Трынкин из Чапо-Олого. У каждого своя судьба, а проблемы одни, хотя и не общие. Одни – это закрепление территорий традиционного природопользования, с оформлением кадастрового паспорта обещала помочь администрация края, но пока дело с места не сдвинулось; борьба с хищниками – одним оружием не справишься, да и оружия нет. Раньше оленеводам давали яд для борьбы с волками, теперь боятся, как бы эту отраву не использовали по другому назначению. Пусть бы тогда специалист выполнял эту услугу по заказу.
Евгений Трынкин рассказывает, что сохранность телят в его хозяйстве составляет чуть больше 40 процентов. В колхозах и совхозах она была в пределах 70-ти и даже больше.
«В одну ночь медведь задавил семерых телят, а потом волки – 12. Чтобы купить продукты и одежду, надо продать мясо. А чтобы продать, надо найти покупателя, а для того, чтобы найти, надо на несколько дней покинуть стадо. Потом, если нашёл, надо за десятки километров доставить это мясо. Привезти продукты. Как выжить?». И это проблема большинства хозяйств. Не менее актуальна проблема с оформлением документов на приобретение охотничьего оружия и боеприпасов, продление разрешения на хранение. Если раньше в колхозах и совхозах оружие выдавалось, как необходимое для собственной безопасности и охраны стада, то сегодня – на общих основаниях. И ещё, в качестве стимула для наращивания поголовья правительство выделяет ежегодно по одной тысяче рублей на одного оленя, так же, как и при тундровом оленеводстве, хотя условия содержания в таёжной и горно-таёжной зоне намного сложнее.
С одобрением оленеводы отнеслись к тому, что в нашем районе стали больше внимания уделять развитию отрасли, возродили праздник – День оленеводов, в нынешнем году приобрели кочевое жильё. Проблемы не общие – каждое хозяйство выживает в одиночку, кто как может. До какого-то объединения, союза или координационного совета на практике ещё не доросли. Время пока не пришло. Но то, что вместе собираться стали – уже хорошо.
Павел ФЕРКО
Фото автора
