Курс, на котором училась Валентина Герасимова в Омском мединституте, государственные экзамены сдавал досрочно: фашисты двигались к Волге… На распределении всех парней направили во фронтовые госпиталя. А девчонок, кто на вид покрепче, – в тыловые.
Валентину, маленькую, худую до прозрачности, распределили в «медвежий край» – в Забайкалье. Валя гневно сверкнула глазами:
– Я первая на курсе по успеваемости. Требую отправить на фронт.
Замотанный военком вздохнул:
– Там, в забытых Богом углах, свой фронт, дочка. Люди горбатятся день и ночь, жилы рвут. А медицины – никакой.
Когда студентка в слезах захлопнула за собой дверь, добавил:
– Ну не век же эта проклятая война будет землю корёжить. Кому-то потом и детей рожать надо.
Военком хотел защитить девчонку от ужасов войны. Если бы!
…Валентина прилетела в северный посёлок Тунгокочен на «По-2» в феврале сорок второго года. Фанерная обшивка кабины самолёта не спасала от лютого холода. Тем более, пальтишко старенькое, как говорится, ветром стёганое, ботинки парусиновые. Ноги за два с лишним часа полёта не отморозила благодаря пилоту, который бросил ей на колени волчью шкуру.
– У меня унты, мороз не достанет, – успокоил он девушку.
В бараке, отведённом для ночлега лётчиков и командировочных, соседка по комнате отпаивала её горячим чаем. Только после третьей кружки обжигающего гортань кипятка дрожь у новосёлки прекратилась. Валентина заметила, что в комнату набились люди. Старики, пожилые женщины, подростки. Все они с любопытством смотрели на неё. Присаживались к столу, молча выкладывали на стол гостинцы: варёные яйца, шматок сала или мороженую ягоду-голубицу. Посидев немного, уходили. Визитёры сменяли один другого до поздней ночи.
– Сколько же у тебя друзей! – поразилась Валя.
– Да что ты! – засмеялась соседка. – Я даже не всех из них знаю. Это они на тебя посмотреть приходили. Врач, как-никак! В сельской больнице ты первый дипломированный специалист. Была ещё женщина, стоматолог, да недолго. Сбежала отсюда с командировочным.
– Вот, примерь обновы, гости для тебя оставили. – Она подала Валентине подбитые валенки и тулуп. – Старенький, правда, но овчина не сносилась. Твоя-то одёжка для севера не годится. Здесь морозы нынешнюю зиму аж за пятьдесят градусов жмут.
Валентине уже на следующее утро пришлось принимать больничное хозяйство. В штате один фельдшер, совсем ещё мальчишка, её ровесник, санитарки, повариха. И ни одной медсестры. Оборудования никакого. Прежде больница находилась в Калакане, центральном посёлке эвенкийского Витимо-Олёкминского округа. Но перед войной округ был расформирован, больница закрыта. Больничное оборудование растащено, кровати, постельное бельё и тумбочки из палат бесследно исчезли. Сохранился лишь рентгеновский аппарат. И то потому, что местные умельцы не нашли ему применения.
Правда, фельдшер Михаил с гордостью показал новенькой докторше полный набор хирургических принадлежностей – выцыганил у калаканцев. Шприцами, фонендоскопом и тонометром Валентина предусмотрительно запаслась в Чите. Вот с этим оснащением предстояло работать.
Позднее Коледнев, мой будущий отец, заведующий тунгокоченским районным отделом здравоохранения, на санях перевёз из Калакана рентгенаппарат, в Чите «выбил» жарочный аппарат для дезинфекции одежды и постельного белья.
Первое, что предприняла новый главный – и единственный на весь район! – врач, организовала курсы медсестёр. Начала обучать местных любознательных женщин сестринскому уходу, учила их делать инъекции, проводить забор крови. Курсы официально признали в читинском облздравотделе. Через месяц в больнице был свой подготовленный средний медицинский персонал. А это оказалось как нельзя кстати.
Палата на 20 человек была переполнена. Тут же приходилось принимать и поступающих пациентов – выздоравливающие больные вновь инфицировались. Валентина забрасывала читинский облздравотдел телефонограммами: необходима амбулатория! Ей ответили: «Стройтесь, возражений нет»… Легко сказать! Где работников взять? Мужики-то справные все воюют.
Бабьему десанту даже дрова для больницы заготовить одним не под силу: зовут на подмогу своего начальника – заведующего райздравотделом. Он подпиливает и валит лесины, а бабы сучья обрубают…
И тут Коледнев выручил. Зимой на санях перевёз из леса сосновые брёвна. «Просушить надо», – сказал. Он был из семьи потомственных краснодеревщиков, знал, как обращаться со стройматериалом… Через год местные старики под его присмотром срубили пристройку к больнице. «Наконец, и мы вздохнули – обзавелись своей амбулаторией», – писала Валя подруге-медичке.
Охотники с воспалением лёгких и бронхитом продолжали поступать. Были и хирургические больные.
Эвенка в тайге помял медведь. Оказалось порванным лёгкое. Требовалась немедленная операция. Валентине, педиатру по специальности, самой пришлось взяться за скальпель. Она прежде за все годы учёбы в вузе не подступалась к операционному столу, от вида крови падала в обморок. Её ассистент, фельдшер Михаил, во время операции держал наготове флакон с нашатырём и приводил в чувство докторшу… Первое её боевое крещение у операционного стола прошло успешно: пациент поправился. Но перед главврачом встала новая неотложная задача: «выбить» в центре переносной электродвижок. Она вскрывала грудную клетку пациенту ночью при свете керосиновых ламп, их снесли чуть ли не со всего посёлка. Но вскоре керосин у жителей закончился, в больнице тоже не было запасов горючки. Оперировать и спасать неотложных больных теперь приходилось при свете лучин… Валентина постоянно была с обожжёнными веками… Только через год облздравотдел сумел закрыть брешь в их больничном хозяйстве: на самолёте в северное село доставили электродвижок.
Как-то в кабинет главврача протиснулась почтальонка, грузная женщина с одышкой:
– Убейте, не пойду больше одна «похоронки» разносить. У баб, как прочтут извещение о смерти мужиков своих, сердце заходится, в обморок грохаются. А я кого же?! Чем помогу? Водой побрызгаю им в лицо, вот и вся помощь.
Валентина, собрав аптечку первой неотложной помощи, отправилась с почтальонкой по скорбному маршруту, а в сорок втором году не было недели, чтобы в село не приходило по две-три «похоронки». Увидела, как посерело лицо женщины, которой вручили письмо. Зарыдай, запричитай, все бы поняли её горе.
Но нет. Женщина словно окаменела. Похоже, и дышать какое-то время не могла. Близкие бились над ней:
– Поплачь, поплачь, голубушка. Легче станет. Отчаяние-то слезами выйдет.
Трое малышей вцепились в подол вдовы.
Валентина прежде видела уже не одну смерть, была готова к этому. Но тут рушился мир благополучной семьи, земля уходила из-под ног осиротевших домочадцев, а ты бессильна помочь…
Василий Коледнев, заведующий райздравотделом, пощадил юную докторшу: ей надо спасать пациентов, а какой из неё лекарь после «смертного маршрута». Руки дрожат, ночами не спит… Сам взялся разносить «похоронки». Отдавал при этом безутешным матерям и вдовам всю свою зарплату. После месяц до получки перебивался морковным чаем, да сельские жители будто ненароком при встречах совали ему в карман сухари.
В Тунгокочене к сорок второму году из продажи исчезло мыло. И, как неизбежный спутник антисанитарии, распространился педикулёз. Так и до вспышки тифа недалеко… Валентина и фельдшер Михаил делали подворные обходы. Обнаружив больных педикулёзом, смазывали им волосы керосином, смывали эту горючую смесь лишь через два часа. Детей брили под машинку или налысо. Ночами готовили плакаты: «Вошь победит нас, или мы её!»
С педикулёзом справиться удалось. А тут новая беда, пожалуй, пострашнее первой: малярия.
Тунгокочен был построен на болотине. Партийные лидеры, выбирающие площадки под застройку нового райцентра, мало смыслили в градостроении. Подыскивали-то место в сухую пору. А как зарядили дожди, и строители стали вязнуть в трясине, побоялись сознаться в своей ошибке: столько средств уже вложено в новостройки! Да и как докажешь, что сделали это по незнанию, а не по злому умыслу? Шёл 1939 год, и сгинуть в ГУЛАГе им не улыбалось.
А жителям нового посёлка пришлось дышать болотными испарениями, спасаться от туч комарья. Малярия прочно «прописалась» в Тунгокочене. С закатом солнца северян начинала бить лихорадка. Какие из них охотники? Но обескровленной стране позарез нужна была пушнина. На зарубежных аукционах за неё платили золотом. Золото – это новые самолёты, оружие, так нужные на фронте. На здании исполкома висел плакат: «Охотник, помни! Каждый десятый танк создан на средства, вырученные от пушнины». Спасение охотников приравнивалось к военному приказу.
И снова Валентина и фельдшер Михаил с утра до ночи проводили подворные обходы, поили больных стрихнином. Но одним стрихнином не спасёшься, хоть килограммами глотай: болотная жижа плодит всё новые сонмы гнуса. Валентина взялась за безнадёжное, как все прочили, дело: осушение болот. Хотя бы в самом селе. Под её началом после рабочего дня жители, кто покрепче, возили в тачках гравий с реки. Подростки с лопатами в руках засыпали лужи и расползающиеся пятнами плесени по селу болотные ловушки. Мужики сколачивали деревянные тротуары вдоль улиц.
– Ну, хоть до сельмага не вплавь теперича добираться, – радовались старухи.
Через год комарьё удалось выжить за пределы посёлка. И малярия пошла на убыль.
Из Кыкера верхом на лошади прискакал мужчина: у беременной женщины кровотечение, помогите! Валентина, не мешкая, отправилась в путь. Но с кровотечением у пациентки справиться не смогла – тут требовалась помощь оперирующего гинеколога. Вызвала санавиацию. Самолёт прилетел, покружил над посёлком и… улетел обратно в Читу. В Кыкере не было оборудованного аэродрома. А уже сумерки на дворе, ночь обескровленной женщине не пережить… Дома покинули все, кто мог двигаться: под руководством докторши расчищали снег у подножия горы, выдалбливали из мёрзлой земли крупные камни и валуны. Каменья Валентина сама оттаскивала прочь, у стариков на это не было сил. Через три часа сообщила в Читу по рации: самолёт принять готовы… Роженица и младенец были спасены.
Все события на фронте немедленно отражались на течении жизни в охотничьем краю. Осенью сорок третьего года была объявлена дополнительная мобилизация. Всех мужиков, способных держать в руках винтовку, давно уже призвали. Теперь пришёл черёд семнадцатилетних мальчишек и ранее комиссованных по здоровью мужчин. Северяне и без разъяснений понимали: готовится решительное контрнаступление на фронте.
Призывной пункт находился в Калакане, в пяти сутках езды верхом на лошади от Тунгокочена. Валентину Герасимову отправили в Калакан для работы врачом в комиссии. В колхозе ей выделили лошадь и дали сопровождающего – пожилого бурята. Тому, видно, это задание пришлось не по душе. Да и то: в тайге расплодились волки, медведи не все успели жир набрать перед лёжкой. Живым бы до места добраться! А тут какую-то девчонку охранять надо.
Сопровождающий и не думал выполнять обязанности охранника. Только выехали из села, пришпорил своего коня и скрылся за поворотом. Валентина пыталась не отстать.
Уроков верховой езды ей не давали, просто помогли взгромоздиться на круп лошади и стегнули сзади гнедую кнутом. Кобыла понеслась галопом. Валя, чтобы не свалиться, вцепилась что есть сил ей в гриву и так тряслась, сбивая себе и лошади спину, до вечера, пока не нагнала попутчика, хмуро оканчивавшего чаепитие у потухшего уже костра. Как куль, свалилась на землю.
На утро гид поневоле помог Валентине взобраться на лошадь и опять ускакал вперёд, не оглядываясь. Лишь перед Калаканом он дождался её, в посёлок въехали вместе.
Путников встречали. Первым делом повели в баню. Но когда Валя разделась, женщины ахнули в ужасе: ниже спины у неё живого места не было, сплошная кровавая лепёха. Неопытная наездница отбила себе зад. Ещё долго ни сидеть, ни лежать не могла.
Но в молодости болячки зарастают быстро. А вот душевная боль не проходит. В кабинет зашёл мужик в годах, лет полсотни за плечами. И вдруг бухнулся перед ней на колени:
– Деток моих пожалей! Пятеро их у меня. Не выживут без кормильца… Что тебе стоит, дочка?! Выпиши мне белый билет. Мол, негоден я по здоровью, туберкулёз у меня.
Валентина взяла грех на душу, выставила ему ложный диагноз: активный туберкулёз… В конце года в кабинет к ней робко вошёл исхудавший донельзя мужчина. Она с трудом признала в нём того калаканского просителя.
– Кашляю вот, провериться жена отправила.
Сделали рентгеновский снимок. И Валя похолодела. Туберкулёз! От лёгких остались буквально ошмётки… Мужчина сгорел от болезни буквально за месяц.
Сорок четвёртый год запомнился Валентине встречей с Вольфом Мессингом, гипнотизёром и медиумом, так значилось на афишах. Она была в командировке в Чите, вечер выдался свободный… Мессинг вызвал из зала пятерых зрителей. Выбирал тучных, безвольных или ослабевших людей, так показалось Вале. В числе выбранных оказалась и она, наверное, из-за худобы. Валентина со стороны выглядела озябшим воробышком. Мессинг на сцене делал пассы над головами добровольцев, и четверо из них моментально заснули. Лишь Валя с удивлением смотрела на фокусника: чего это он машет руками? Мессинг бился с ней минут десять, покрылся испариной – девушка не засыпала. Зрители в зале уже начали смеяться. Валентина прикрыла глаза, сделала вид, что спит.
После сеанса массового гипноза Мессинг благодарно поцеловал ей руку. Сказал:
– Будете в Москве, найдите меня. Я собираюсь изучать феномен мозга. Сдаётся, вам это будет любопытно. Да и вы сами можете послужить для науки.
Валя порой вспоминала о этом приглашении медиума… Но шёл к концу сорок пятый год. Не до этого. Валентине пришлось безвылазно мотаться по тайге, производить прямо на лесных промёрзлых полянах вскрытие трупов. Уже Япония подписала капитуляцию, казалось бы, всё, можно вздохнуть спокойно – войне конец. Но у них на севере началась настоящая бойня.
Военных преступников, замаранных предательством и сотрудничеством с фашистами, направляли в ГУЛАГ Якутии и в Магадан. Путь лежал через их таёжные края по опробованному зимнику, то есть по притокам Витима. Но на одном из привалов власовцы перебили конвойных и разбежались. Надеялись, что тайга скроет их следы. Беглецам требовались еда, тёплая одежда, ружья. Начались разбойные нападения на жителей, заготавливавших лес, на одиноких путников. Свидетелей своего разбоя преступники убивали. Охотников беглые власовцы боялись трогать: эти могли дать отпор.
Валентина в сопровождении милиционера прямо в тайге проводила вскрытия, писала акты. Казалось, зверским убийствам не будет конца.
Но в тайге не скроешься. Охотники знали всех своих земляков в лицо, чужаков вычисляли по дыму или следам потушенных костров. Беглых власовцев выловили всех до единого. В Тунгокочене состоялся открытый суд над ними.
Вдруг во время судебного процесса один из преступников, мужик с воспалёнными глазами, заросший щетиной, ткнул пальцем в зал. Указал на Валентину:
– А вот эту пигалицу мы не раз в тайге видели. Едет на коне, за спиной сумка с красным крестом. Лекарша, никак?.. Ревёт в голос от страха, а едет, в самые дебри лошадь направляет… Не тронули мы её. Думали, волки порвут или медведь скальп снимет. Но нет, жива.
Судья от неожиданности поперхнулся:
– Дак… почему её-то пощадили?
– Дома у самих дети остались. Такие же вот… Своих детей вспомнили.
P.S. Герасимова Валентина Петровна беззаветному служению Северу и медицине на Севере отдала 17 лет жизни. В Чите заведовала поликлиникой Центрального района, создала эндокринную службу Читинской области. Ушла из жизни в 2010 г. Это моя мама.
Фото из архива семьи Коледневых
